Книга Язычник [litres] - Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин

не наступил на Арнольда Арнольдовича, но вдруг остановился и, хрипя разверстой уставшей пастью, извергая с дыханием гнилостный дух, наклонился ниже – к лицу Арнольда Арнольдовича, маленькими бесцветными глазками вперился в маленькие, тесно поставленные глазки откинувшегося на спину оцепеневшего человека. На мгновение громила перестал хрипеть, закрыл пасть, сглотнул, и что-то осмысленное, похожее на удивление, промелькнуло в его глазах. Они напряженно смотрели несколько секунд в глаза друг друга, но тут дикарь распрямился, одним прыжком перемахнул через Арнольда Арнольдовича и пошел, круша сучья, по склону вверх, сквозь чащобу, считающуюся непроходимой, но пошел все-таки как медведь, потому что человек не мог бы выявить столько энергии.

Арнольд Арнольдович поднялся, посмотрел на склон, потом – на девушек, ревущих в голос. Пошел к поверженному Мише, повернул бесчувственного подручного на спину, слегка пошлепал по щекам. Миша заморгал и заворочал языком:

– Кто это?

– Снежный человек, – без улыбки ответил Арнольд Арнольдович.

– А… – понятливо согласился Миша.

– Куда он тебе врезал? Встать можешь?

Миша не ответил, но, покряхтев, уселся и сидел некоторое время неподвижно, осоловело взирая на девушек, которые выбирались на полянку и вели под руки рыдающую подругу.

– Вот и покутили, – промолвил Арнольд Арнольдович. – Весь провиант утащил, сволочь… Смотри-ка, и водку унес. Ладно, придется домой ехать.

– Кто это? – опять спросил Миша.

– Я же тебе сказал, – все так же без улыбки ответил Арнольд Арнольдович. – Снежный человек.

Они собрались и побрели по тропинке к дороге. Арнольд Арнольдович сел за руль сам.

На въезде в поселок Менделеевский, где размещался островной аэропорт для приема двухмоторных самолетов, машину остановили военные: четверо солдат с автоматами сидели на броне БТР, усатый худощавый прапорщик в мешковатом бушлате и высокой темно-зеленой кепке, со скучающим видом стоял у обочины. Прапорщик махнул ленивой рукой. Арнольд Арнольдович притормозил, опустил стекло.

– Дай закурить, – попросил прапорщик.

Арнольд Арнольдович полез в карман за алюминиевым портсигаром с полупустыми папиросами. Сам он курил дорогие американские сигареты – не японские, которые тоже считались дешевкой. Зная привычку простого народа то и дело стрелять у него покурить (он в этом видел натужное высокомерие мелких людей), он и носил с собой этот помятый старый портсигар с самыми дешевыми, пропахшими плесенью папиросами, но поступал так, скорее, не из жадности: он себя не считал скупердяем до такой степени, – а, опять же, из желания усадить каждого сверчка на свой шесток.

– Кого ищем?

– А я и сам не знаю, – пожал плечами прапорщик. – Бегает по острову сумасшедший, что ли. Такой рыжий и громадный, опасная личность… – Но он быстро сменил тему: – Тебе тушенка не нужна? – За этим, видимо, и остановил машину. – Хорошая тушенка, настоящая, без сои.

– Ну ты сам подумай, – немного нервно сказал Арнольд Арнольдович. – На кой мне твоя тушенка?

– Хорошая тушенка. Солдатская, настоящая, мясная, не китайщина, два ящика…

– И что же рыжий?

– Какой рыжий? А, достал уже этот рыжий… – Прапорщик преобразился, стал рассказывать: – Два дня назад видели его в Отрадном. Выгнал стадо бычков на обрыв. Три штуки разбились. А вчера в нашем гарнизоне напугал супругу командира, и это… Ну, собаку украл с хозвзвода, прямо с привязи оторвал и унес… Хоть ящик возьми, я дорого не прошу.

– Ну-ну, – молвил задумчиво Арнольд Арнольдович. – Сожрал, наверно, собаку-то… Ладно, дашь мне пять банок в обмен за информацию. Я тебе скажу, где полчаса назад видел твоего рыжего.

– Не, так не годится, тушенка денег стоит.

– Чудак человек, информация тоже денег стоит.

– Не годится…

– Что не годится? Тушенка тебе задаром достается, у солдат воруешь. А за рыжего тебе грамоту дадут.

– Все равно не годится. А где ты его видел?

– Чудной ты народ, – усмехнулся Арнольд Арнольдович. – Ладно, бывай здоров. Привет командиру.

– Что ж, бывай, – разочарованно кивнул прапорщик.

Арнольд Арнольдович поднял стекло и покатил дальше.

* * *

К вечеру у него разнылось в груди. День померк, и Арнольд Арнольдович без настроения ужинал. Не замечая вкуса, метал обжаренные до румяной сочности кубики свинины, безотчетно молол еду крепкими стальными зубами и отвлеченно слушал супругу Галину, пухлостью своей влитую в массивный стул с высокой спинкой и подлокотниками и как будто дополнявшую торжество дорогой мебели собственной спелостью, тоже пока еще торжественной, но которая и возрастом своим, и разбухающими габаритами обещала вот-вот, через год-другой-третий, обернуться в обрюзгшую гору одышливого сала. Она, по обыкновению, не ела, когда ел он, и ела ли она вообще в его загруженные дни (а они у него были почти сплошь загруженными), он не знал и не думал об этом. Она со смехом передавала ему поселковые сплетни о том, что еще вчерашним вечером чудила бабка Маня Рыбакова, спохватившаяся, что внук ее, не попрощавшись, уехал с острова. Теперь весь поселок с гулом удовольствия обсуждал приключения старушки. Арнольд Арнольдович слушал жену, кажется, со спокойной безучастностью, но все-таки живо воображал себе пьяную старуху, по-пиратски повязанную косынкой, с подоткнутой за пояс юбкой, из-под которой высовывались синие панталоны с начесом. Она ходила по улице, держа палку с болтавшейся белой тряпкой, наверное, изображавшей флаг. Пяля на встречных заплывшие глазки, старуха ни с того ни с сего бросалась к людям, не разбирая, взрослый перед ней, ребенок или военный, грозно вздымала палку и орала, брызжа безумной слюной: «Дурак ты, дурак! Так тебе и надо, дурак ты стоеросовый!» – и шествовала дальше, шатаясь и матерясь. Перед закатом она явилась в клуб, где под магнитофонные записи терлась друг о друга молодежь, и, распихивая танцующих, сама пустилась в пляс, долбя пятками пол и выкрикивая похабные частушки. Тогда парни взяли потешную старуху на руки, вынесли на улицу и посадили в дырявую пустую противопожарную бочку, а сами со смехом вернулись к девицам. Бабка же через полчаса вновь объявилась в клубе, на этот раз у нее был топор. Улучив минуту, она принялась сноровисто подрубать деревянную стойку на широкой веранде. И как-то случилось, что никого не оказалось рядом, так что бабка успела довершить дело, стойка подломилась, тяжелый навес с хрустом провис, едва не рухнул и не придавил бойкую старушенцию. Тогда ее связали и на мотоцикле с коляской отвезли в контору, к вызванному из дома Сан Санычу. В конторе ее заперли до утра в кладовке. Но на следующий день, протрезвевшую и сникшую, Сан Саныч отпустил ее, пообещав вычесть ущерб из пенсии.

Арнольд Арнольдович недовольно сопел.

– Плевать я хотел на эту сумасшедшую, – сказал он. – Она мне никто. – Он понимал, что, будь он сам пришибленным нищим дурачком, никто бы и не вспомнил о том, что старуха какими-то путаными окольными путями претендует на родство с ним – он-то знал, что она за его спиной позволяла себе сделать замечание в его адрес: «Родственничек». Что ж с того, одергивал он себя, какое ему дело до того, что там о нем шушукают по углам одержимые темной завистью ничтожества. Однако же какое-то дело ему до этого было, и его раздирала неустроенность собственного самолюбия.

– Черт-те что, все посходили с ума, эпидемия сумасшедших… А ну-ка, налей мне водки стакан.

Кажется, не хотел выпивать в этот вечер, однако пришлось. Супруга, проворно ворочая бедрами, соскочила со стула, рысцой переместилась к буфету, налила указанную дозу. Он выпил, заел кусочком мяса. Подумал, не стоит ли выпить второй, сказал, чтобы налила еще. Выпил и второй. После этого отставил стакан: просто так глушить водку было для него безрадостным занятием – чтобы по-настоящему пробрало, нужно было бы выпить бутылки две.

Пришел с улицы сынишка. Арнольд Арнольдович подозвал его, посадил на колено, стал тискать напряженный загривок, не говоря, впрочем, ничего существенного. Да и что говорить: сынишка был пока мал для настоящих разговоров, двенадцать лет. «Вот подрастет, тогда поговорим», – думал Арнольд Арнольдович. Так что сказал совсем немногое:

– Как дела?

– А чё дела, хорошо, – надувшись, ответил Арнольдик.

– Матери помог?

– Помог, – буркнул Арнольдик.

– Помог, помог, – добродушно подтвердила она.

– Ну, тогда держи денежку – заработал. – Полез в карман сорочки. И вдруг щедрость навалилась на него: – На-ка… Нет, не эту, не деревянную. А на-ка тебе вот эту, с журавликами. Привыкай. – Дал ошалевшему пацану бумажку в тысячу иен.

– Ух ты… – выдохнула супруга.

– Цыц.